Сердце тревожилось сутки назад,
Взгляд провожал с сожалением поезд.
Все, что я утром увидел, узнал, –
Мне полюбилось. Я кланяюсь в пояс
Людям, не жадным на свет и тепло,
Милой, холмы оседлавшей деревне.
Облако в мрачной ложбине текло
Между опутанных дремой деревьев,
Гребнем пронзившего тишь петуха
Солнце всходило, а занавес ночи
Таял, бесшумно Авруй полыхал
Окнами, ведрами, глазом сорочьим.
Хмель закивал мне с высоких жердей,
Лес громко гукнул в трех метрах от бани,
В ельник я сбегал по малой нужде,
Через минуту вернулся с грибами.
Куры кудахчут, сорока трещит,
Блеют в загоне пугливые овцы,
Нас, ниспадая с садовых вершин,
Светом кропит лучезарное солнце.
Тещу порадую я, поскорей –
В дом, босиком по холщовым дорожкам:
«Вот и грибы!..» А грибы – на столе,
Вдоволь поел разносола с картошкой.
Тесть мой Андрей мне пивка подливал,
Не говорил он ни слова по-русски,
Да и нужны ли пустые слова,
Все же понятно: вот пиво, закуска.
Он ни о чем не просил, но когда
Взялся я дров наколоть, тесть был рядом.
Если б не он, как бы я совладал
С толстой, крученой, сучкастой корягой!
Гряды копал я, ограду менял,
К вечеру – падал, но, неутомима,
К жизни опять возвращала меня
С веником в бане жена моя Римма.
Мы покидали деревню Авруй,
Солнце по-прежнему ярко светило.
Может быть, я и не скоро умру,
Но сохраню этот свет до могилы.